Известный российский религиовед, индолог, публицист, сотрудник Центра изучения религий при РГГУ Борис ФАЛИКОВ – в конце мая 2015 посетил Томск, прославившийся не только как историческое место политической ссылки, начиная еще с декабристов, но и как город, продолживший эту «замечательную» традицию уже в XXI в – в частности, и своим абсурдным судом над Бхагавад-гитой, и запретом на вещание телеканалу ТВ2. В ходе своей поездки Борис Зиновьевич дал интервью телеканалу ТВ2 и провел встречу с томским межрелигиозным диалогом, в котором участвуют представители академических кругов, религиозных организаций и верующие разных конфессий. С ученым удалось поговорить и о том, что происходит в религиозной сфере в России...
Можно ли как-то кратко в целом описать современную религиозную ситуацию в России? Какие у нее характерные свойства, векторы движения?
Религиозная ситуация довольно запущенная, я бы так сказал. Мне кажется, что процессы происходят по большей части негативные. Многие мои коллеги и я сам видим, как происходит то, что называют клерикализацией общества. Но этот термин заимствован у католиков и в отношении России нуждается в уточнении. Происходит вот эта смычка государства с РПЦ, которая противоречит нашим конституционным принципам. Но для меня, как для историка, видно, что поднимается из каких-то хтонических глубин эта старая российская матрица – отношения религии и государства, которые явно не укладываются ни в какие конституционные рамки. И это всё ни к чему хорошему не приведет – ни для государства, ни для церкви. Это очевидно всякому историку, который оглянется на сто лет назад и увидит, во что вылились отношения казенной Церкви и царской власти: посносили купола, уничтожили Церковь. Все это может повториться, потому что власть любая имеет свойство заканчиваться, и церкви снова припомнят прежнюю близость к ней. Очень спокойно же тогда отнеслись к уничтожению Церкви. Как это ни парадоксально, интеллигенция бросилась защищать Церковь в 1920-е годы, а народу было на это глубоко наплевать. Короче, это тупиковый путь.
Но, может быть, даже не это страшно, а гораздо страшнее то, что у нас не возникло светского общества, у нас не произошел процесс секуляризации. Мне тут же, конечно, могут возразить: как не произошел, да произошла радикальная секуляризация, утопические идеи коммунизма попытались воплотить в жизнь и т.д. Но дело в том, что одним из основных факторов секуляризации является возникновение секулярного, светского общества. Оно у нас не возникло. У нас просто идеология коммунистическая стала играть религиозную роль, точнее квазирелигиозную. Еще Сергей Булгаков писал о Марксе как о религиозном типе. В общем, это старая тема. Это квазирелигия, это своего рода церковь. И отношения у государства с этой церковью были вполне слаженные. Ну а «конкурирующие» религии были уничтожены. Но секулярного общества-то не появилось, т.е. не появилось нормального отношения граждан к религиозным процессам, и отсюда куча проблем. Есть по-прежнему два протагониста: церковь и государство. А треугольника нет – общества секулярного нет. А именно когда есть эти три актора – это позволяет сбалансировать процессы. По крайней мере, так обстоит дело на Западе. А у нас этого нет, и это тупик. Я не вижу, как они из этого тупика собираются выкручиваться. Отсюда обвинения со стороны культурных людей в этой самой клерикализации. Вообще, это тоже какая-то парадоксальная вещь, мне это недавно в голову пришло, что сама церковь-то шибко в этой клерикализации не заинтересована. Эта условная клерикализация происходит усилиями государства, такого никогда не было. А государство использует это в абсолютно своих прагматических целях. Мне лично очевидно, что нынешней власти церковь нужна как один из источников легитимации. То есть власть церковь использует, и в этом смысле церковь не самостоятельный даже игрок. Смотрю на патриарха Кирилла, как он сейчас задвинут куда-то в угол как ненужный никому шкаф, потому что властью у церкви подхвачены какие-то вещи, они уже стали частью идеологии нынешней, в т.ч. числе и идеологии ирредентизма (я имею в виду украинские события), а сама-то церковь при этом как-то уже особо и не нужна. Уже складывается идеология такого изоляционизма, национализма, где в этом коктейле православие играет какую-то роль, но само по себе оно уже не нужно, из него извлекли все, что требовалось. Вот это, на мой взгляд, очень любопытная вещь, и у меня есть такое подозрение, что наши лидеры церковные, если это и понимают, то не знают, что с этим делать. А может даже и не понимают.
А нынешнее состояние общества в связи с политическими процессами, например, проявляющаяся тенденция к милитаризации общественного сознания, как-то влияет на церковь?
Да, к сожалению, влияет. И как из этого всего выкрутиться, совершенно непонятно. Мне кажется, что в какой-то момент наше церковное руководство, в частности, Кирилл – он же неплохой, по крайней мере, был политик, – как раз поняло, чем все это чревато. Потому что если РПЦ теряет Украину, Украинскую церковь, то она перестает быть самой многочисленной православной поместной церковью, для нее это удар в дипломатических играх внутри православного мира, в очень хитрых интригах с константинопольским патриархом Варфоломеем. Все эти их игры вокруг всеправославного Собора и прочее.
Они же опытные дипломаты. Явно в какой-то момент Кирилл понял, что если украинскую церковь потеряет – а все идет к тому, что он ее потеряет, получат украинцы автокефалию, – то он как-то попытался притормозить, но поздно было. Идея «русского мира» уже из богословской превратилась в идеологическую. Произошла такая радикальная секуляризация теологемы русского мира, она стала частью милитантной, ирредентистской идеологии.
Она как бы выскользнула у него из рук: уже нельзя апеллировать к тому, что мы с украинцами в одной купели крестились, коли сейчас с остервенением друг друга уничтожаем. Страшная вещь. Но уж поздно было. История с «русским миром» – это как раз пример того, когда государство воспользовалось церковным арсеналом, полностью переделав идею на свой лад.
Такие вот процессы происходят. Мне кажется, для любого объективного наблюдателя сложно что-то хорошее увидеть.
За последние годы как-то особенно острой стала тема оскорбления чувств верующих. Достаточно вспомнить новосибирскую историю с «Тангейзером» – оперой, в отношении которой прокуратура при подаче епархии, возбудила дело за «осквернение предметов религиозного почитания». У нас реально оскорбляют чувства верующих, которые надо в таком случае защищать, или это что-то искусственное – какой-то надуманный образ, симулякр?
Назвать это симулякром в таком бодрияровском духе все-таки довольно затруднительно. Я думал над этим. Происходит какая-то, с моей точки зрения, очевидная глупость, но прежде чем это так назвать, надо понять, что двигает этими людьми, какие мотивы. Когда стал над этим думать, еще в связи с делом PussyRiot (тоже у меня статьи какие-то были), мне показалось вот что. У человека, когда он только становится неофитом, все обостренно, он сам до конца не уверен в том, что принимаемое им – истина, и он занимается таким психологическим форсажем, проще говоря, сам себя накачивает. И отсюда возникает «Мои чувства обидели!» и прочее, прочее. Да, этот фактор неофитства работает.
Дальше же начинается политика. И я это просто своими глазами видел в Новосибирске, когда местный митрополит Тихон выступил с письмом против «Тангейзера». Это была чистая политика. Он новый человек, ему надо было придать себе вес в местных элитах, показать, что он значим, и он воспользовался ситуацией, затеял этот скандал. Т.е. это была чисто политическая мотивация. И те люди, которые оскорбились, были в каком-то смысле втемную использованы. Что они могли понимать про эту оперу Вагнера, там все-таки надо и культуру, и знания, и понимание иметь – ничего этого у них нет. Их просто убедили (сами она оперу не видели), что якобы Христос по сцене ходит в окружении полуголых женщин, хотя это был вымысел внутри вымысла. Христос, который там ходил по сцене, это продукт вымысла героя опера «Тангейзер», который в интерпретации режиссера Кулябина является кинорежиссером. Как он может оскорбить людей культурных, которые понимают, что к чему? А этой публике показали какой-то постер, который играл иную роль, совершенно не оскорбительную. И все это было использовано.
Но, возвращаясь к вашему вопросу. Да, политика, да, использование в политических играх, безусловно. Но субъективное чувство оскорбленности есть. И если дальше его анализировать: хорошо, ваши чувства «оскорбились», но задумайтесь, почему они оскорбились? Не является ли это каким-то комплексом, связанным с невежеством? Вот вы что-то не понимаете, не можете понять, вам культуры не хватать понять, и вы обижаетесь на то, что не можете понять – еще и такой ведь механизм вполне возможен. И когда я экспертизу писал по Тангейзеру, об том и говорил, что какое-то поразительное эстетическое невежество протестовавших. Хорошо, Вагнер – сложный композитор, современная так называемая режиссерская опера – это сложная вещь. Я в этом разбираюсь, люблю и понимаю, для чего это делается, многое видел. Допускаю, это далеко не всем по вкусу. Но там было и религиозное невежество очень сильное, когда эти оскорбленные верующие просто не понимают, что одно дело воображение, художественный вымысел, а другое дело религия. Если вы по-настоящему верующий, то должны понимать, что религия имеет некие онтологические основания – что это объективная реальность, и она отличается от художественного вымысла. А вы обижаетесь на художественный вымысел, вы путаете это с религиозной реальностью. Это же религиозное невежество. Если от эстетического невежества сложно избавиться, – но уж при религиозном невежестве вы можете обратиться к вашим пастырям, чтобы они помогли вам и научили понимать, что такое реальность религиозная, и что такое реальность вымышленная, художественная. Но пастыри, вместо того, чтобы это вам объяснять, двигают вами как пешками в своей политической борьбе.
Получается, что пастыри сами не заинтересованы в том, чтобы объяснять подобные вещи?
Получается, да. Но я подозреваю, что и сами пастыри невежественны. Например, митрополит Тихон. Андрей Кураев, при всем моем амбивалентном отношении к нему, совершенно правильно указал на абсолютное невежество этого митрополита.
Вы тогда сказали по поводу «Тангейзера» в интервью «Газете.ru», что не питаете иллюзий по поводу того, что удастся развеять тучи мракобесия, и что эта «победа Мездрича и Кулябина стала ложкой меда, но общий тренд это не переломит».
К сожалению, да. Помню, мы обрадовались и удивились, когда это дело выиграли. Я не склонен к самообману, и дай бог, если наши аргументы, трезвые и хорошо сформулированные, как-то повлияли. Но есть у меня подозрение, что там еще и внутриэлитные разборки были, между светскими властями и вот этим митрополитом. Он слишком превысил свои полномочия. А Мездрич –все-таки часть элиты, знаменитый директор театра. И митрополит не по чину полез в чужие дела, его попридержали. Думаю, этот фактор тоже сыграл свою роль.
Но вот что потом последовало… Они как с цепи сорвались, причем даже интеллигентная публика внутри нашей церкви. Мне потом пришлось с ними полемизировать, в частности, на телевидении. Я удивился их аргументам. Скажем, Владимир Легойда – я к нему с уважением отношусь, культурный человек, в МГИМО преподает; кстати, защищался он по феномену «гражданской религии» Роберта Беллы, стажировался в Штатах – то есть образованный человек. Он сейчас председатель Синодального информационного отдела Московского Патриархата. Мы с ним сидели очень вежливо полемизировали на передаче на канале «Культура». Там еще был Николай Бурляев, но это гротескная фигура, он время от времени выкрикивал лозунги, но это несерьезно. А Легойда приводил выстроенную систему аргументации. Но что меня поразило, это такая позиция: да пускай лучше все это в суде решается, вы что, хотите, чтобы повторилось как в Париже, прибежали люди с автоматами и вас перестреляли? Вот такая логика. И для меня это странная логика: смотреть на верующих как на каких-то потенциальных экстремистов, которые могут с автоматами прибежать. И потом не совсем верно, явное передергивание: одно дело радикальный ислам, но в православии, каким бы радикальным оно ни было, с автоматами не побегут и расстреливать никого не будут. Это тоже какая-то ложная, как мне показалось, посылка. Но, по крайней мере, мы как-то спорили. Уж лучше действительно так спорить, чем когда вмешивается власть, министр культуры просто запрещает – это уже вообще…
Томск «прославился» своим судом над БГ и предшествовавшим ему сносом домов кришнаитов. По данному курьезному процессу вы написали статью «Гита и бита. Томская прокуратура пошла войной на «Махабхарату». Хотелось бы услышать ваше мнение сейчас по этой истории.
Что касается моего отношения к суду, то оно остается прежним: это просто какой-то апофеоз антикультового обскурантизма. Причем, Дворкин со мной полемизировал и говорил, что, мол, речь не идет о классической Бхагавад-гите, а идет об «интерпретации современной», на что Ирина Петровна Глушкова, кстати говоря, очень верно сказала, что вообще вся индийская культура – это культура интерпретаций, всё бесконечно интерпретируется. И он обвинял меня в том, что я защищаю не Гиту, а это искаженный перевод и комментарий. Но он не искажение, он выполнен вполне в вайшнавской традиции.
В свое время, когда я только начинал этой темой заниматься, увлекался классическими всякими вещами – на санскрите читал,– мне казалось, что Бхактиведанта очень сильно все осовременивает. И даже у меня несколько критическое, по-моему, к этому было отношение. А потом я понял, что это живая религия, она меняется со временем, это не какая-то твердыня застывшая. Индуизм меняется и этот процесс органичен – происходят естественные перемены. Это во-первых.
Во-вторых, я знаю, что когда какие-то классические вещи и комментарии сравниваешь с нынешними, то, даже будучи академическим ученым, становишься на позицию консервативного брахмана, который говорит: что это за перемены такие? Это удивительно. Я в свое время это просто почувствовал на своем опыте. Опять-таки, если ты имеешь дело не с текстами, а с живой религией, ты видишь, как она меняется. И я в свое время полемизировал много с кришнаитами о том, что все-таки это новая религия, в то время, как они говорили, что это что-то традиционное. Я и сейчас остаюсь на своей точке зрения, это новая религия, поскольку каждая религия в современном мире меняется. Она не может не меняться, сейчас идет глобализация. Индийцы рассеялись по всему свету. И неужели религия не трансформировалась в связи с этими новыми культурными процессами?
Много вещей происходит в индуизме, которые мне лично как западному человеку не очень симпатичны – хиндутва и прочее, такой национализм своеобразный. Но это же тоже часть этих самых очень важных процессов. Все это надо понимать, а не сидеть, упершись в текст, и говорить, вот тут что-то не сходится… Кстати говоря, у меня 2-3 года назад был текст в журнале «Театр», где я очень сильно хиндутву и вообще индийский национализм критиковал за их отношение к «Махабхарате», которую Брук поставил в Авиньоне. Это, по-моему, последнее мое обращение к индийской тематике, так-то я от этого отошел. Нет, это все можно критиковать, мне это очень несимпатично, я Брука люблю, и «Махабхарата» очень нравится в его постановке, я считаю, мощно все сделано, и в этом смысле критика с позиции индийского национализма мне кажется довольно убогой. Но это тоже какой-то процесс объективный.
Можно не нападать, а анализировать – чего антикультисты явно не понимают. Но они и не могут этого понять. Их установка принципиально ненаучная. Это установка на идейную борьбу, на признание православия как единственной истины. Абсолютная монополия на истину, а все остальное – это то, с чем надо бороться. Такой четкий водораздел: это от бога, а это от дьявола.
Как, на ваш взгляд, сейчас, спустя уже три с половиной года, происходил бы этот судебный процесс, какие бы вы прогнозы сделали?
Боюсь, плохие прогнозы. Ситуация меняется очень быстро, причем в негативную сторону меняется. Я просто вижу, как это происходит. Понимаете, конечно, очень мощная поднялась волна в самой Индии, а мы с Индией хотим дружить, это при нынешнем геополитическом раскладе для нас такой противовес Китаю, и наши власти пытаются на этом играть. Если бы опять в индийском Парламенте поднялась волна по этому поводу, возможно, спустили бы всё на тормозах. Потому что власти наши очень сильно идеологизировались, в плохом смысле этого слова, но окончательно прагматизм не утратили, оружием торговать надо с кем-то: перекрыл нам западные санкции какие-то вещи, но куда-то надо девать это огромное количество «смертоубийственного материала». Поэтому трудно сказать, как бы нынче все повернулось. Но вообще, конечно, было бы гораздо труднее, потому что эти, не побоюсь этого слова, мракобесы сейчас безусловно на коне. Я это просто вижу, в том числе на примере дела с Тангейзером, как чужая культура, я уж не говорю про чужую религию, раздражает эту набирающую силу тенденцию к… – даже не знаю, как ее лучше назвать – к уничтожению всего чужого. Она очень усиливается. Три с половиной года назад еще можно было с этим как-то бороться, сейчас…
Добавлю напоследок, очень показательно, что о таких вещах, как отношение властей к российским вайшнавам, приходится говорить как о прикладных, вторичных по отношению к политическим процессам – геополитическим и прочее. Еще одно доказательство, что власти глядят на религию как на инструмент в своих играх.
Еще в 1994 году вы написали монографию «Неоиндуизм и западная культура», в которой отдельную главу посвятили ИСККОН, его философии и основателю организации, Прабхупаде. А сейчас вы за ИСККОН наблюдаете?
Вы знаете, гораздо в меньшей степени. Сейчас мои отношения с ИСККОН свелись вот к чему. Ничего нового я о них не пишу, последний текст у меня о них был в «Культах и культуре», это следующая моя книжка – она написала уж 7 лет тому назад. С тех пор в сущностные вещи я не лезу. Но поскольку в последние годы я стал колумнистом, пишу на религиозно-политические темы и чувствую эти процессы, то в своих колонках я иногда анализирую их проблемы. И, возможно, они ко мне прислушиваются. В частности, я в свое время подметил, что они окормляют индийскую диаспору – т.е. получается такая «индуизация кришнаизма», возврат его к своим индийским корням. Более того, это часть мирового процесса, индийская диаспора по всему миру ходит в кришнаитские храмы. И они сделали правильные выводы, начали акцентировать то, что связаны с Индией, а Индия наш друг. Мы Индии продали авианесущий крейсер «Адмирал Горшков», по-моему, за 8 миллионов, который в Индии потом переназвали «Викрамадитья». А это ни много, ни мало одно из имен Кришны. Возможно, поэтому в свое время их и не закрыли, хотя храм в Москве не дали построить. Сильное антикультистское лобби – Дворкин и прочие.
А с антикультистским лобби вы как-то сталкиваетесь?
Раньше, конечно, полемизировал. С тем же Дворкиным у нас был обмен такими любезностями. Я старался не переходить на личности. Он же наоборот: у него такой подход чисто антикультистский – нападки личного характера. Потом я как-то махнул на это рукой, потому что я понял, что это бесполезно, эту публику не переубедишь, они занимаются не наукой, а конфессиональными вещами, чего они и не скрывают – ну как тут переубедишь. Ну и потом, они следуют линии – чуть не сказал «партии» – линии церкви.
Например, почему гонения именно на кришнаитов? – для меня это долгое время было загадкой, потому что из всех новых религиозных движений они самые позитивные. Т.е. они готовы к диалогу с другими религиями. У них даже журнал издавался «Вашнавизм: открытый форум». Они молодцы, вели совершенно правильную политику, не обостряя отношения, выходя на диалог, – мы с ними тоже об этом много говорили. Но вот как-то попали они в переплет. Я думаю, это связано с какими-то субъективными вещами, кроме объективных. То, что они давно уже у нас, то, что они как «шип в боку» у православной церкви. Вначале с ними как с «агентами ЦРУ» боролось государство, когда их сажали в начале 1980-х. Потом началась борьба православная. И еще, мне кажется, такой фактор тоже субъективный: нынешний Патриарх Кирилл, еще когда он был митрополитом, всегда к ним плохо относился. Он считал, что это какая-то не имеющая отношения к индуизму организация. Я вот, говорит, в Индию езжу, там настоящие монахи-индусы, я к ним в гости хожу, они настоящие, а что такое кришнаиты – ряженные. И на этом его субъективном негативном отношении Дворкин и другая публика, видимо, и играли. Ну а объективные факторы – это то, что, по-моему, кришнаиты уж больно бросаются в глаза. Привлекают внимание. И это как-то отпугивает, экзотики слишком много. Слишком другие. Хотя, повторяю, по своей линии поведения, по типу отношения с обществом, с государством, они же абсолютно лояльны, абсолютно открыты к диалогу. В конце концов, делают очень большой вклад в отношения индийской и русской культуры. Но как-то эти вещи отодвигаются, и продолжается совершенно бессмысленная, на мой взгляд, конфронтация.
И еще момент. Когда я разбираюсь с чем-то и критикую что-то, я пытаюсь все-таки понять, какая логика стоит за действиями моих оппонентов. И я подозреваю, что там идет контркультурный американский шлейф – ну потому что Дворкин в Америке учился, это понятно. Потому что у кришнаитов в Америке бэкграунд конткультурный. Поэтому была оппозиция американскому обществу, культура наркотиков – хотя Бхактиведанта и был против, - но сама вот эта среда, как сейчас говорят, «тусовка» была контркультурная. Но шлейф этот потом искусственно тянули за кришнаитами, потому что они сильно изменились. И тут я не знаю, чего больше – искреннего убеждения Дворкина, что это какие-то полукриминальные штуки, либо это инструмент в его борьбе с иноверием. Трудно сказать, потому что у таких людей, как он, это все очень перепутано и смешано.
Он же сам из конткультуры, хиппи, как о нем сказано в его биографии, написанной его же «соратником» Е. Мухтаровым.
Да, он сам был хиппи. Вы знаете, у таких людей, которые происходят из этой среды и потом резко от нее отталкиваются, начинается очень мощное неприятие. Вот он, не побоюсь этого слова, вцепился в православие как во что-то для себя спасительное – ну хорошо, бог с ним, может, для него это и спасительно, – но при этом он начинает топтать всё, что, с его точки зрения, противостоит православию. Он же еще такой харизматический оратор, поэтому много, к сожалению, навредил, много привнес религиозной розни. Хотя он с ней вроде «борется».
Может быть, для более адекватного реагирования общества на те или иные проблемы в религиозной сфере, необходимо повышать образованность в области религиоведения. Вы являетесь сотрудником Центра изучения религий при РГГУ. Расскажите, чем центр занимается?
Тут я сделаю небольшую рекламу нашему институту. Мы существуем давно, со второй половины 1990-х гг. – недавно отмечали 20-летний юбилей. «Производим» религиоведов. Я там не на полной ставке, потому что нас все время сокращают, отнимают ставки, и нам приходится делить оставшиеся. Денег мало, все меньше и меньше. Один из признаков того, что у нас здоровый коллектив: мы друг другу глотку не грызем в борьбе за выживание, и наш директор центра, Шабуров Николай Витальевич, старается сохранить людей. Я читаю курс по новым религиозным движениям и еще курс по религиоведению, уже для других факультетов РГГУ – в основном психологов.
У меня большой курс об новых религиозных движениях. Дается соответствующая типология, несколько типов новых религиозных движений. Я как историк их описываю по источнику происхождения. Это индуистские, буддийские группы, которые в новом культурном контексте меняются, поэтому это уже новые религии. Потом это неоязычество; потом это группы оккультного происхождения; потом это то, что называют «сектами» – как этот термин использовали Вебер с Трельчем в знаменитой классификации – т.е. речь идет о социологическом определении «секты». Также это группы, которые вышли из современной психологии, но с другой стороны, там много всего оккультного.
Это такие «идеальные» типы, в реальности же они часто смешаны. Потом надо еще учитывать такой момент как синкретизм, когда идет создание новых религий из совершенно разных компонентов. И в этом смысле создатели новых религий – как такая современная архитектура а ля Фрэнк Гери – какие-то разные вещи соединяют, возникают какие-то очень диковинные причудливые конструкции.
Вообще, это очень интересно изучать. Если отвлечься от политики, социально-политических вещей, а рассматривать сам религиозный феномен как некую лабораторию, в которой возникают все новые и новые вещи – это страшно интересно для религиоведа.
И поэтому неслучайно многие ребята пишут дипломы по новым религиям. Меня это радует, с одной стороны. С другой стороны, конечно, нелегко – это ж надо у кого-то быть научным руководителем, у кого-то оппонентом. Вот сейчас мне нужно десять текстов прочесть до середины июня и написать отзывы. Это, конечно, нагрузка очень большая. Но с другой стороны, повторяю, радует такой интерес. И я такой интерес понимаю –действительно это лаборатория: на твоих глазах происходят какие-то вещи, о которых можно только в книжках прочитать.
И у нас к этому в нашем Центре большой интерес. Поэтому очень обидно, что идет это чудовищное недофинансирование. Конечно, работать в таких условиях очень сложно. Это все держится на чистом энтузиазме. Видимо университетские власти полагают, что нам все это так интересно, что мы забесплатно будем это делать. Увы, в общем, они правы. Ничего другого не остается, но это не значит, что сама постановка вопроса правильная.
Беседовал Константин ФИЛЬКИН
Фото К.Филькина - Борис Фаликов, Томск, 2015
ReligioPolis
